«Попы на мерседесах» — каждый из нас слышал эту пренебрежительную фразу, которой иные люди оправдывают своё нежелание быть в Церкви. Конечно, осуждение священства — всего лишь попытка заглушить голос своей совести, заглушить ту тоску по Богу, которая рвётся из сердца, заглушить мольбу души зайти в храм — ведь ей, душе нашей, в Доме Божием приоткрывается «радость, которую глаз не видел». «Не ведали, на небе ли мы были или на земле», — читаем в «Повести временных лет» слова русских послов, вернувшихся из Византии, и понимаем, что мерседесы как-то тут совсем не при чём.
Были бы все священники преподобными
И всё-таки, чего душой кривить, были бы все священники преподобными — какое бы счастье на земле наступило! Можно, впрочем, и дальше развить мысль: были бы все православные настоящими христианами, вот сколько бы новых прихожан появилось в наших церквах! И, если дойти до логического конца, был бы я, теплохладный, ленивый и гордый — искренним молитвенником, поучался бы я в Законе Господнем день и ночь, пил бы чай без конфет, а на сэкономленное покупал бы хлеб нищим, водил бы своих детей в храм и причащался вместе с ними, дарил бы супруге каждое воскресенье цветы... Вот здесь стоит остановиться и сказать следующее.
Как сделать так, чтобы все священники стали преподобными? Я не знаю.
Как сделать так, чтобы все православные стали настоящими христианами? Тоже не разумею.
Как сделать так, чтобы я, теплохладный, ленивый и гордый стал... Подождите-ка. Вот же, всё и написано мною. Искренне молиться. Поучаться в законе Господнем день и ночь. Покупать не конфеты, а хлеб нищим. Водить детей в храм и причащаться вместе с ними. Дарить супруге каждое воскресенье цветы. И ещё много чего другого делать, что как раз-таки в Законе Господнем (Святом Евангелии, книгах Ветхого Завета, творениях святых отцов) написано.
И если я, исполняя всё это, удостоюсь дара Божественной простоты и смирения, если начну считать себя грешнейшим паче всех человек — тогда, нетрудно догадаться, вопрос о том, на «Мерседесе» ездит по требам священник из соседнего храма, или на велосипеде, как-то сам собой перестанет меня волновать. Я сам погибаю, ад передо мной разверзся — батюшка, благослови и помолись обо мне, грешном!
О сучках и брёвнах
Господь нам приводит вот какой интересный пример. Откроем Святое Евангелие от Матфея, начало седьмой главы. «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «Дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоём глазе бревно? Лицемер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего».
Итак, если мы видим, что священник впал, как нам кажется, в страшный грех, то спросим себя: а можем ли мы сейчас подойти к нему и обличить этот грех так, что он тут же покается и бросит грешить? Конечно, нет, мы, скорее всего, вызовем обратную реакцию.
Что это значит? Вспомним Евангелие. Раз мы увидели, а исправить не можем, значит, увидели мы сучок (маленький грех), а в нас самих гнездится грех несоизмеримо больший — бревно. Скорее надо каяться бежать, а не головой сокрушенно качать.
А теперь — три истории из трёх замечательных книжек.
О грозном наместнике
В своём бестселлере «Несвятые святые» архимандрит Тихон Шевкунов описывает наместника Псково-Печёрского монастыря отца Гавриила. Это реальная личность, и реальная история.
Отец Гавриил, поистине, грозный и внушающий страх человек. Послушники боятся прислуживать ему в алтаре — ведь, если разгневать батюшку, он может сделать всё, что угодно. Ну, или почти всё. «Характер у него и правда был, мягко говоря, не сахар, — вспоминает автор книги. — Мы, послушники, боялись отца наместника пуще смерти. Да и осуждали его крепко, грешным делом!»
Однажды из-за отца Гавриила обитель даже покинули десять монахов. Они написали письмо в Москву с требованием удалить деспотичного и грубого наместника из монастыря. Отправив депешу Патриарху, монахи сами временно покинули обитель и поселились где-то в Печорах.
Что происходит дальше? Неприступный и грозный наместник отправляется в город, ищет обидевшихся, просит у них прощения и уговаривает вернуться в монастырь. Но те непреклонны. «Наместник должен быть удалён из обители», — твердят они.
И вот, из Москвы прибывает высокая комиссия с указом о снятии архимандрита Гавриила с должности. На монастырском соборе гости спрашивают об отношении братии к своему наместнику. И здесь в дело вмешиваются старцы — пожилые монахи, уже достигшие определённых высот духовной жизни (среди «взбунтовавшихся» монахов старцев не было).
«Первым слова попросил казначей архимандрит Нафанаил. Он зачитал написанное им обращение к Патриарху — с просьбой оставить наместника в обители.
Московский архиерей удивился, но спросил, не хочет ли кто-нибудь ещё подписать это послание. Снова повисло молчание. И вдруг с места поднялся самый почитаемый в обители старец, архимандрит Серафим.
— Где подписывать? — как всегда кратко спросил он.
Подошёл и поставил свою подпись. За ним подписали духовники и остальные монахи. Несколько монахов воздержались».
Итак, старцы оставили своего грозного, грубого и деспотичного наместника в обители. Значит, он не мешал братии спасаться (как считали те десять молодых монахов), а, напротив, помогал. Это — один урок. Не вынув бревна из глаза, не стоит принимать свой «справедливый гнев» за Божью истину.
Об обидевшемся батюшке
Вторая история описана в романе «Обновлённый храм» дореволюционного елабужского писателя Дмитрия Стахеева. Сюжет завязывается вокруг ремонта старинного Спасского собора. Благотворитель выделил крупную сумму на обновление храма. Деньги он вручил приходскому старосте Ивану Петровичу, а тот сразу передал их епископу, чтобы он решал, как и кому храм ремонтировать.
Ситуация страшно не понравилась старшему священнику собора отцу Никанору. Это был батюшка, прославившийся в округе своей строгостью, торжественностью богослужений и умением проникновенно читать Святое Евангелие. Отец Никанор с первых же страниц романа вызывает симпатию и расположение — в отличие от остальных, более простых, священников собора, он не пьёт, в карты играть не любит и ссор не терпит.
Долгое время отец Никанор писал длинные письма благотворителям с просьбой выделить деньги на восстановление храма. И вот, когда деньги, наконец, появились, священник им не обрадовался. Ведь средства вручили в ответ не на его письма, и руководить ремонтом поручили не отцу Никанору, а какому-то Ивану Петровичу.
Кончилась история тем, что гордый батюшка принялся всячески пакостить бедному старосте, так, что об этом прознал владыка и отправил отца Никанора вместе со всем его семейством из богатого купеческого городка в нищенский приход в глухой деревушке.
Гордыня явила свои горькие плоды, зло было наказано, а справедливость восторжествовала...
Но Дмитрий Стахеев — крепко верующий человек. Его романы — это выражение христианского взгляда на мир.
Тот самый староста, которого оклеветал на весь город отец Никанор, оказывается, просил владыку о помиловании своего «врага». Он же анонимно высылал опальному священнику каждый месяц деньги и страшно переживал, что где-то в деревне живёт человек, который держит на него, старосту, зло. И он, Иван Петрович, несомненно, в этом виноват.
Роман завершается сценой, где староста просит прощения у отца Никанора, а священник, обнимая Ивана Петровича, плачет и твердит, что тот своим смирением и добротой «обновил храм моего сердца».
Это второй урок. Нет истины там, где нет любви, сказал Александр Пушкин. И если кто-то на тебя обижен (справедливо или нет), приложи все усилия, чтобы в его сердце вновь воссияла братская любовь. «Первее примирися тя опечалившим (сначала помирись с опечалившими тебя)» — это ведь нам сказано, всем, кто причащается в Церкви. Как, молясь так, осуждать и обижаться на священников?
О неприятных стариках
И последняя на сегодня история. Она из книги священника Ярослава Шипова «Райские хутора». Рассказ непридуманный.
Отец Ярослав описывает некую семью, живущую на отшибе какой-то деревеньки. Даже читать об этой семье, состоящей из двух пожилых человек — неприятно. Дед с бабкой — вконец опустившиеся люди. Сергей лежал целыми днями в грязной постели, курил, кашлял, плевался. Бабка толком хозяйством не занималась — посуду не мыла, суп всякий раз варила в одном чугунке, и разливала в одни и те же тарелки. Собака мочилась в избе, по столам бродили кошки, тараканов расплодилось такое множество, что они «шуршащей коростой покрывали стены и потолок, кишмя кишели в дедовой койке, и он их разве что с лица не прогонял».
«Ни разу не слышал я, чтобы вели они между собой человеческие беседы — только ругались, грязно и равнодушно», — пишет отец Ярослав. И кажется, что лучше и не жить этим людям на свете — только грешат и мир портят.
Но вот дед с бабкой и померли. Что же почувствовал по этому поводу молодой охотник Ярослав, изредка приезжавший на тот хуторок пострелять глухарей и завозивший деду Серёже батареек для радиоприёмника? Сидит будущий батюшка на развалинах сожжённой кем-то стариковской избушки, вспоминает тараканов, кошек, ругань...
«В общем, одна дрянь вспоминалась, хорошего — ничего. Но почему не покидало и не покидает меня тёплое чувство к этим прозябавшим в мерзости старикам? Что-то к ним притягивало всегда, какой-то свет от них исходил... Неяркий, может быть, но всё-таки...
Не знаю, что было его источником, не знаю... Но вот ведь держались они друг друга всю жизнь! И дома своего, и земли... Не стало их, и место это обезжизнело. А когда-то, отстояв тягу, сходились здесь у мосточка через ручей охотники — было нас человек пять-семь: из разных городов, в разных деревнях останавливались, а собирались — надо же — именно здесь.
А когда дед Серёжа ушёл, мы и встречаться перестали. Вроде и старик этот не нужен был никому, а вот надо же!»
Представляете? Вот нам третий урок — каждый на этом свете кому-то нужен, каждый! И ещё одно. Ярослав Шипов огонёк Образа Божьего в опустившихся стариках видел, и за это любил их. А мы с вами, когда осуждаем священника? Того, кого сам Господь избрал и поставил на место служения?
Давайте молиться
Искушений у батюшек много, и сильнее они, чем у нас. Давайте же молиться за священников, горячо и со слезами, памятуя, что кому много дано, с того много и спросится. А может, и нас спросит Господь: чем вы, стадо словесное, помогли своему пастырю нести его тяжёлый крест?
Свечки не покупали, чтобы настоятель выручку на новый автомобиль не истратил — всё, что останется нам сказать.
И горе, если не исправимся.
